Вспыхнув, Анна покраснела, а затем нерешительно пожала плечами.
– Странно. Обычно это первый вопрос, интересующий всех женщит. Средняя сумма составляет 50 000 тысяч долларов. Она может быть несколько большей или несколько меньшей, это зависит от той семьи, в которую Вы попадете. Ну и от Вас, конечно. Запрашивайте больше. Если что-то неясно, спрашивайте. Если все ясно, то до свидания и удачи.
«Вот и все, – думала она, выходя из офиса. – Закончилось время неуверенности, сомнений и колебаний. Как это там говорится – обратной дороги нет? Пока что есть. Не дорога, а маленькая тропинка, можно сказать, лазейка, которой еще можно воспользоваться. Я ведь могу просто-напросто не поехать. Например, могу ведь я заболеть. А что потом? А потом все вернется к тому же. В этом-то главная проблема… Ну, вот что, дорогая моя. Хватит тебе уже метаться туда-сюда. Решила – делай. Никому твои сомнения и колебания не интересны, Раскольников ты мой. И давай закончим на этом.»
16
Однажды вечером, за несколько дней до отъезда, мать пришла к ней на кухню. Дочери уже спали, а Анна, перемыв посуду, гладила белье.
– Аня, спросить тебя хочу. Можно?
– Конечно, мама, – внутренне похолодев, но стараясь говорить спокойно, ответила Анна.
– Может, не поедешь ты никуда? Смотри, вроде неплохо все устроилось. Будем жить здесь вместе, все четверо, квартиру мою будем продолжать сдавать, и эти деньги, да еще часть моей пенсии будем Катерине отдавать. Глядишь, проживем как-нибудь.
– Не хочу я, мама, как-нибудь жить. Нажилась уже. Да что я говорю, не хочу я, чтобы мы все как-нибудь жили. Хочу жизни нормальной для тебя, для моих дочерей и для меня тоже. И потом, ты представляешь, сколько лет нам придется Катерине долг возвращать по таким крохам?
«И не вчетвером, а скоро впятером нам придется здесь ютиться,» – добавила она про себя.
– Ладно, поступай, как решила. Постарайся только звонить почаще. Очень мы по тебе скучать будем. Извини, что разговор этот затеяла.
– Не извиняйся, мама. Я прекрасно понимаю, как непросто нам будет прожить эти несколько месяцев. Но время пройдет, будем надеяться, быстро пройдет, мы снова будем вместе, и жизнь наша изменится. Помнишь, месяц назад, в день моего развода ты мне сказала: «Все к лучшему.»? Вот и давай верить и надеяться, что все у нас будет хорошо.
– Давай – подойдя ближе и обняв дочь, сказала Вера Игнатьевна.
Так они стояли, обнявшись, некоторое время, и каждая чувствовала биение другого сердца. «Не буду плакать, не буду плакать,» – говорила себе Анна. Но непрошенные слезы текли и текли из глаз. Они были сейчас единым целым, мать и дочь, объединенные общими горестями, общей тревогой перед предстоящей разлукой, но и общей надеждой на что-то лучшее впереди.
– Мама, я хочу завтрашний вечер с Катериной провести, если ты не против, – первой заговорила Анна. – И потом все оставшееся до отъезда время мы вместе проведем.
– Не против, – стараясь незаметно смахнуть с лица свои, тоже непрошенные слезы, ответила Вера Игнатьевна. – Таких друзей, как твоя Катерина, еще поискать надо.
17
Вечером следующего дня Анна сидела, поджав под себя ноги, на удобном широком диване в любимом уголке дома своей подруги, в комнате, которую та называла «моя мансарда».
Много лет мечтала Катерина о своем доме, большом, уютном и, конечно, богатом. Два года назад ее мечта осуществилась: она стала хозяйкой именно такого дома, о котором мечтала.
Дом стоял на левом берегу Волги, и из его окон открывался очень красивый вид и на реку, и на ее противоположный берег. Катерина и Иван строили свое семейное гнездо с размахом. Два этажа и еще один подземный, где была сауна с бассейном и обширная мастерская Ивана, большого любителя всяких ремесел. А третий этаж состоял из одной просторной комнаты, которую подруга и называла «моя мансарда». Она облюбовала эту комнату для себя еще когда дом только строился, и однажды привела сюда Анну.
– Ань, хочу тебе показать одну комнату, мою будущую комнату. Я ее с боем отвоевывала, нравится она мне очень. Думаю, буду проводить здесь немало времени, поэтому хочу все устроить так, чтобы отсюда не хотелось уходить, чтобы все было красиво и гармонично. Что-нибудь посоветуешь?
– Поставь мебель настоящего дерева, простых и чистых линий. И обязательно светлую. Такая мебель дает особенное ощущение тепла и уюта. И она хранит это тепло. Очень уместным будет диван. Знаешь, мне очень нравятся такие диваны, низкие и комфортные, с обивкой из мягкой, слегка ворсистой ткани. Растений много не нужно, одно-два, но необычных, редких. Если хочешь, я помогу тебе все это выбрать. Что-нибудь не так? Ты почему улыбаешься?
– Удивляюсь на тебя. Ну откуда в тебе это? Можно подумать, что ты всю жизнь в роскоши жила, среди дорогих вещей. Можно подумать, что ты там и родилась.
– Не знаю, откуда. Может, в другой жизни я действительно в семье каких-нибудь аристократов родилась? – с улыбкой ответила Анна.
– А, может, это твоя пра-прабабушка с неким графом на сеновале согрешила? И фамилия-то твоя девичья – Анненская – подозрительная какая-то. Аристократией попахивает, – поддела подругу Катерина.
Они вдвоем занимались этой комнатой. Ее планировка, выбор мебели и аксессуаров – все это доставляло Анне огромное удовольствие. Как жаль, что она не может делать все то же самое для себя! Может, когда-нибудь?..
Катерина, отказавшаяся от помощи подруги, хлопотала вокруг низкого и широкого журнального столика, который стоял рядом с диваном.
– Любуешься? – подняла она голову от стола. – Помнишь, как мы тут старались все красиво обустроить? И знаешь, я до сих пор не разочаровалась.
– Да, результат радует глаз, – с удовольствием подтвердила Анна.
Комната была залита мягким, нежным светом. Мебель из сосны цвета меда, большой светлый шерстяной ковер на полу с разбросанными по нему красными маками, комфортный диван с обивкой из дорогой ворсистой ткани тоже красного, подходящего к цветам тона, в углу – легкое кресло-качалка, на его спинку небрежно брошен светлый пушистый плед, окно закрыто плотными занавесями. На стене – больших размеров картина – копия фотографии знаменитого японского фотографа Йошизо Кавасаки «Спокойствие», три огромных мака на фоне неба, подернутого дымкой.
– Сейчас вернусь, – говорила в это время Катерина, бросая довольный взгляд на накрытый ею стол.
Она вернулась через несколько минут, открыв ногой дверь. В руках – ведерко с шампанским, в кармане – бутылка красного вина.
– Можем начинать, – ставя все принесенное на стол, сказала она.
– Кать, давай не будем открывать шампанское, – попросила Анна.
– Почему? Ты же его очень любишь. И немного, я думаю, тебе не повредит.
– Не в этом дело. Просто шампанское пьют при особом настроении. Это напиток радости и праздника. А у меня сейчас…
– У меня тоже… Да, ты права, случай явно не тот. Но знаешь, что мы сделаем? Мы это ведерко оставим на столе. Пусть стоит. А откроем и выпьем, когда ты вернешься. Сегодня пьем вот это красное вино, настоящее, французское. Хотя тебе, может, и вино не стоит. У меня тут где-то в другом кармане маленькая бутылочка апельсинового сока затерялась.
За дверью послышалась чья-то возня и приглушенные голоса.
– Ну, что еще там? – строго прикрикнула Катерина.
В комнату просунулась вихрастая голова Ивана-младшего:
– Мам, можно спросить у тети Ани, почему она одна пришла? Нам с девчонками поиграть хочется.
– В следующее воскресенье поиграете. Закрой дверь, больше нам не мешайте.
«В следующее воскресенье, – похолодела Анна. Сердце замерло на мгновение, а потом забилось часто-часто. – В следующее воскресенье меня здесь уже не будет».
– Ань, я тебе салатик положу? – заторопилась Катерина, заметив, как побледнела подруга.
«Тонкости чувств тебе не хватает, дорогая моя, – укоряла она себя, суетясь вокруг стола. – И не хватало никогда! Внимание! Не ляпнуть еще что-нибудь не то!»
– Я сегодня утром в школе была, – заговорила Анна, стараясь справиться с волнением, дышать и говорить спокойно. – Видела Татьяну.
– И?
– И поговорила с ней откровенно. Спросила напрямую, что ей от меня надо, почему она меня так упорно преследует.
– Не может быть! Ты – и решилась? – не поверила Катерина. – Давай начнем уже наш вечер, я себе вина наливаю, держи сок, будем есть, и ты мне все расскажешь.
Ей и самой не верилось. Утром позвонила секретарша директора и попросила зайти в школу, к заместителю директора, чтобы уладить кое-какие формальности. Татьяна Борисовна была одна в кабинете. Закончив разговор, Анна направилась к выходу и даже открыла дверь, но затем, неожиданно для самой себя, вернулась и решительно заговорила:
